3eta

Читала тут Короленко, наткнулась на его повесть "Без языка", написанную то ли в 1885, то ли в 1895 году. В общем, более ста лет назад.
Некоторые отрывки процитирую, уж очень забавны :)

***

...Письмо было от ее мужа, из Америки, из губернии Миннесота, а какого уезда и села, теперь сказать очень трудно, потому что... Впрочем, это будет видно дальше. В письме было написано, что Лозинский, слава богу, жив и здоров, работает на "фарме" и, если бог поможет ему так же, как помогал до сих пор, то надеется скоро и сам стать хозяином. А впрочем, и работником там ему лучше, чем иному хозяину в Лозищах. Свобода в этой стороне большая.
Земли довольно, коровы дают молока по ведру на удой, а лошади - чистые быки. Человека с головой и руками уважают и ценят, и вот даже его, Лозинского Осипа, спрашивали недавно, кого он желает выбрать в главные президенты над всею страной. И он, Лозинский, подавал свой голос не хуже людей, и хоть, правду сказать, сделалось не так, как они хотели со своим хозяином, а все-таки ему понравилось и то, что человека, как бы то ни было, спросили. Одним словом, свобода и все остальное очень хорошо. Только Лозинскому очень скучно без жены, и потому он старался работать как только можно, и первые деньги отдал за тикет, который и посылает ей в этом письме.

***

В комнате стояла старая барыня, в поношенной, но видно, что когда-то шелковой мантилье, в старой шляпке с желтыми цветами и с сумочкой на руке. Кроме того, на ленточке она держала небольшую белую собачку, которая поворачивалась во все стороны и нюхала воздух.
- Наша, - шепнул Дыма Матвею.
И действительно, барыня села у двери на стул, отдышалась немного и сказала с первого слова:
- Проклятая сторона, проклятый город, проклятые люди. Ну, скажите, пожалуйста, зачем вы сюда приехали?
Наши очень обрадовались родной речи, кинулись к барыне и чуть не столкнулись головами, целуя у нее руку.
Барыне, видно, это понравилось. Она сидела на стуле, не отнимала руки и глядела на лозищан, жалостно кивая головой.
- Подольские или из Волыни?
- Из Лозищей, милостивая госпожа.
- Из Лозищей! Прекрасно! А куда же это бог несет?
- В Миннесоте есть наши.
- Миннесота! Знаю, знаю. Болото, лес, мошка, лесные пожары и, кажется, индейцы... Ай, люди, люди! И что вам только понадобилось в этой Америке? Жили бы в своих Лозищах...
"Оно, может, и правда", - подумал Матвей. А Дыма ответил:
- Рыба ищет где глубже, а человек - где лучше.
- Так... от этого-то рыба попадает в невод, а люди в Америку... Это очень глупо. А впрочем, это не мое дело. А где же тут сам хозяин?.. Да, вот и Берко.
- Мистер Борк, - поправил еврей, входя в комнату.
- А, мистер Берко, - сказала барыня, и лозищане заметили, что она немного рассердилась. - Скажите, пожалуйста, я и забыла! А впрочем, ваша правда, ясновельможный мистер Борк! В этой проклятой стороне все мистеры, и уже не отличишь ни жида, ни хлопа, ни барина... Вот и эти (она указала на лозищан) снимут завтра свои свитки, забудут бога и тоже потребуют, чтобы их звать господами...
- Это их дело, всякий здесь устраивает себя, как хочет, - сказал Борк хладнокровно и прибавил, поглаживая бородку: - Чем могу вам служить?
- Твоя правда, - сказала барыня. - В этой Америке никто не должен думать о своем ближнем... Всякий знает только себя, а другие - хоть пропади в этой жизни и в будущей... Ну, так вот я зачем пришла: мне сказали, что у тебя тут есть наша девушка. Или, простите, мистер Борк... Не угодно ли вам позвать сюда молодую приезжую леди из наших крестьянок.
- Ну, а зачем вам мисс Эни?..
- Ты, кажется, сам начинаешь вмешиваться в чужие дела, мистер Берко.
Борк пожал плечами, и через минуту сверху спустилась Анна.

- Она, ваша милость, сирота... А Дыма прибавил:
- У нее на корабле умер отец.
- Умнее ничего не мог придумать! - сказала барыня спокойно. - Много здесь дураков прилетало, как мухи на мед... Ну, вот что. Мне некогда. Если ты приехала, чтобы работать, то я возьму тебя с завтрашнего дня. Вот этот мистер Борк укажет тебе мой дом... А эти - тебе родня?
- Нет, милостивая пани, но...
И Матвей видел, как испуганный глаз девушки остановился на нем, будто со страхом и вопросом.
- Никаких "но". Я не позволю тебе водить ни любовников, ни там двоюродных братьев. Вперед тебе говорю: я строгая. Из-за того и беру тебя, что не желаю иметь американскую барыню в кухарках. Шведки тоже уже испорчены... Слышишь? Ну, а пока до свидания. А паспорт есть?
- Есть...
- То-то.
Барыня встала, гордо кивнула головой и вышла из помещения.
- Наша! - сказал Матвей и глубоко вздохнул.

***

Он взял из ее рук письмо и добросовестно перевел слово в слово. Содержание письма очень удивило Анну: в нем писали, что комитету общества стало известно, что мисс Анна служит на таких условиях, которые, во-первых, унизительны для человеческого достоинства своей неопределенностью, а во-вторых, понижают общий уровень вознаграждения. 10 долларов в месяц и один свободный день в неделю - это минимальные требования, принятые в одном из собраний "соединенного общества лиц, занятых домашними услугами". Ввиду этого ей опять предлагают поступить в члены общества и предъявить повышенные требования своей хозяйке, иначе ее сотоварищи вынуждены будут считать ее "врагом своего класса".

***

- Вот видишь ли... Тут эти вот шестеро - агенты или, по-нашему, факторы Тамани-холла... Это, видишь ли, такая, скажем, себе компания... Скоро выборы. И они хотят выбрать в мэры над городом своего человека. И всех тогда
назначат тоже своих... Ну, и тогда уже делают в городе что хотят...
- Ну, так что же? - спросил Матвей.
- Так вот они собирают голоса. Они говорят, что если бы оба наши голоса, то они и дали бы больше, чем за один мой... А нам что это стоит? Нужно только тут в одном месте записаться и не говорить, что мы недавно приехали. А потом... Ну, они все сделают и укажут...
Матвей вспомнил, что раз уже Дыма заговаривал об этом; вспомнил также и серьезное лицо Борка, и презрительное выражение его печальных глаз, когда он говорил о занятиях Падди. Из всего этого в душе Матвея сложилось решение, а в своих решениях он был упрям, как бык. Поэтому он отказался наотрез.
- Но отчего же ты не хочешь? Скажи! - спросил Дыма с неудовольствием.
- Не хочу, - упрямо ответил Матвей. - Голос дан человеку не для того, чтобы его продавать.

В один день Дыма пришел под вечер и сказал, что сегодня они-таки выбрали нового мэра и именно того, кого хотелось Тамани-холлу.
- Жарко было, о вэлл! - сказал он хвастливо. - А все-таки наша взяла...
И знаешь: Падди мне говорит, что много помогли наши "ненастоящие голоса".

***

В заключение он предложил Матвею партикулярный вопрос:
- Гоу до ю лайк дис кэунтри, сэр?
- Он хочет знать, как вам понравилась Америка? -- перевел Нилов. Матвей, который все еще дышал довольно тяжело, махнул рукой.
- А! чтоб ей провалиться, -- сказал он искренно.
- Что сказал джентльмен о нашей стране? - с любопытством переспросил судья Дикинcон, одновременно возбудив великое любопытство в остальных присутствующих.
- Он говорит, что ему нужно время, чтобы оценить все достоинства этой страны, сэр...
- Вэри уэлл! Ответ, совершенно достойный благоразумного джентльмена! - сказал Дикинсон тоном полного удовлетворения.

***

Матвей потупился.
- Простите меня, - сказал он. - Я не то, чтобы там... не слушался вас или что... Но... скажите: можно здесь работой скопить на дорогу?
- Куда?
- Назад, на родину!.. - сказал Матвей страстно. - Видите ли, дома я продал и избу, и коня, и поле... А теперь готов работать, как вол, чтобы вернуться и стать хоть последним работником там, у себя на родной стороне...
Нилов прошелся по комнате, о чем-то думая, и потом, остановившись против Лозинского, сказал:
- Слушайте, Лозинский. Заработать столько можно. Можно со временем и вернуться. Но... всякий человек должен знать, что он делает. Зачем вы ехали сюда?
- А! - ответил Матвей, махнув рукой. - Мало ли что приходит человеку в голову.
- Постарайтесь вспомнить, что вам приходило в голову.
Матвей наморщил лоб и сам удивился тому, как трудно идут из головы слова и мысли.
- А! Хотелось человеку, конечно... клок вольной земли, чтобы было где разойтись плугом... Ну там... пару волов, хорошего коня... корову... крепкую телегу...
- А еще?
Матвей чувствовал, что за всеми перечисленными предметами в душе остается еще что-то, какой-то неясный осадок... Мелькнуло лицо Анны...
- Ну, потом... - продолжал он с усилием, - человек уже в возрасте. Своя хата, значит, уже и своя жена.
- И еще что-нибудь?
- Еще... если бы можно было молиться по-старому в своей церкви...
В голове его мелькнули еще разговоры о свободе, но это было уже так неясно и неопределенно, что он не сказал об этом ни слова.
Нилов подождал еще. Лицо его было серьезно и несколько взволнованно.
- Все это вы можете найти здесь! - сказал он решительно и резко, - все, что вы искали. Зачем же вам уезжать?
И видя, что Матвей несколько огорчен его резким тоном, он прибавил:
- Вы пережили самое трудное: первые шаги, на которых многие здесь гибнут. Теперь вы уже на дороге. Поживите здесь, узнайте страну и людей... И если все-таки вас потянет и после этого... Потянет так, что никто не в
состоянии будет удержать... Ну, тогда...
В голосе Нилова звучало какое-то страстное возбуждение. Матвей заметил это и сказал:
- А вы сами... извините... ведь вы хотите уехать.
Лицо Нилова опять слегка омрачилось.
- Да, -- ответил он. -- У меня свои причины...
- Значит... вы не нашли для себя то, чего искали?
Нилов распахнул окно и некоторое время смотрел в него, подставляя лицо ласковому ветру. В окно глядела тихая ночь, сияли звезды, невдалеке мигали огни Дэбльтоуна, трубы заводов начинали куриться: на завтра разводили пары после праздничного отдыха.
- Здесь есть то, чего я искал, - ответил Нилов, повернув от окна взволнованное и покрасневшее лицо. - Но... слушайте, Лозинский. Мы до сих пор с вами играли в прятки... Ведь вы меня узнали?
- Я узнал вас, - смущенно сказал Матвей.
- И я вас узнал также. Не знаю, поймете ли вы меня, но... за то одно, что мы здесь встретились с вами... и с другими, как равные... как братья, а не как враги... За это одно я буду вечно благодарен этой стране...

Матвей слушал с усилием и напряжением, не вполне понимая, но испытывая странное волнение...
- А если я все-таки еду обратно, - продолжал Нилов, -- то... видите ли... Здесь есть многое, чего я искал, но... этого не увезешь с собою... Я уже раз уезжал и вернулся... Есть такая болезнь... Ну, все равно. Не знаю,
поймете ли вы меня теперь. Может, когда-нибудь поймете. На родине мне хочется того, что есть здесь... Свободы, своей, понимаете? Не чужой... А здесь... Здесь мне хочется родины...
Нилов смолк, и после этого оба они долго еще смотрели в окно на ночное небо, на тихую, ласковую ночь чужой стороны.